Хорошо! - Страница 10

Посреди
              винтовок
                             и орудий голосища
Москва —
                островком,
                                 и мы на островке.
Мы —
          голодные,
                          мы —
                                    нищие,
с Лениным в башке
                                и с наганом в руке.

11

Несется
             жизнь,
                       овеевая,
проста,
            суха.
Живу
         в домах Стахеева я,
теперь
           Веэсэнха.
Свезли,
             винтовкой звякая,
богатых
             и кассы.
Теперь здесь
                     всякие
и люди
            и классы.
Зимой
          в печурку-пчелку
суют
        тома Шекспирьи.
Зубами
             щелкают,—
картошка —
                   пир им.
А летом
             слушают асфальт
с копейками
                   в окне:
— Трансваль,
                      Трансваль,
                                       страна моя,
ты вся
           горишь
                       в огне! —
Я в этом
              каменном
                              котле
варюсь,
             и эта жизнь —
и бег, и бой,
                    и сон,
                              и тлен —
в домовьи
                 этажи
отражена
               от пят
                         до лба,
грозою
           омываемая,
как отражается
                        толпа
идущими
               трамваями.
В пальбу
               присев
                          на корточки,
в покой
            глазами к форточке,
чтоб было
                 видней,
я
   в комнатенке-лодочке
проплыл
              три тыщи дней.

12

Ходят
          спекулянты
                             вокруг Главтопа.
Обнимут,
               зацелуют,
                                убьют за руп.
Секретарши
                   ответственные
                                          валенками топают
За хлебными
                     карточками
                                       стоят лесорубы.
Много
          дела,
мало
        горя им,
фунт
        — целый! —
первой категории.
Рубят,
          липовый
чай
      выкушав.
— Мы
          не Филипповы,
мы —
         привыкши.
Будет
          обед,
                   будет
                             ужин,—
белых бы
                вон
                      отбить от ворот.
Есть захотелось,
                           пояс —
                                       потуже,
в руки винтовку
                          и
                             на фронт.—
А
    мимо —
незаменимый.
Стуча
          сапогом,
идет за пайком —
правление
                 выдало
урюк
         и повидло.
Богатые —
                  ловче,
едят
        у Зунделовича.
Ни щей,
             ни каш —
бифштекс
                с бульоном,
хлеб
        ваш,
полтора миллиона.
Ученому
              хуже:
фосфор
             нужен,
масло
          на блюдце.
Но,
     как на́зло,
есть революция,
а нету
          масла.
Они
       научные.
Напишут,
                вылечат.
Мандат, собственноручный,
Анатоль Васильича.
Где
      хлеб
              да мяса́,
придут
           на час к вам.
Читает
            комиссар
мандат Луначарского:
«Так…
          сахар…
                      так…
                              жирок вам.
Дров…
           березовых…
                               посуше поленья…
и шубу
            широкого
потребленья.
Я вас,
          товарищ,
                         спрашиваю в упор.
Хотите —
                берите
                            головной убор.
Приходит
                каждый
с разной блажью.
Берите
           пока што
ногу
       лошажью!»

Мех
       на глаза,
как баба-яга,
идут
        назад
на трех ногах.

13

Двенадцать
                   квадратных аршин жилья.
Четверо
             в помещении —
Лиля,
         Ося,
                я
и собака
              Щеник.
Шапчонку
                взял
                        оборванную
и вытащил салазки.
— Куда идешь? —
                              В уборную
иду.
       На Ярославский.
Как парус,
                шуба
                         на весу,
воняет
           козлом она.
В санях
             полено везу,
забрал
           забор разломанный.
Полено —
                тушею,
тверже камня.
Как будто
                вспухшее
колено
           великанье.
Вхожу
           с бревном в обнимку.